Утро 25 февраля 2014 года. Мы с телеоператором дежурим на площади Нахимова. Два дня назад здесь состоялся многотысячный митинг, на котором севастопольцы выбрали «народным мэром» Алексея Чалого, гражданина России. С тех пор в воздухе повисло напряжение, которое ощущается буквально везде – даже сейчас, спокойным солнечным утром нам неспокойно здесь. Пока ничего не происходит, и это напряженное ожидание убивает своей монотонностью. Оператор закуривает и с напускным спокойствием говорит мне: «Чалого сейчас нужно охранять. Представляешь, какая мишень для украинских националистов?». Потом задумывается на минуту и продолжает, выдыхая дым: «А ты понимаешь, что он фактически принес себя в жертву? Ведь если вдруг с ним что-то случится… Для России это будет веским поводом ввести войска».
Вот такими были первые дни революции. Действовали все на свой страх и риск. Это сегодня каждый, сидя в теплой квартире, может в стихах и прозе рассуждать на тему «на его месте мог оказаться любой». А тогда, в смутном феврале, «немного было желающих на кресте-то повисеть», как выразился в одном из интервью Михаил Чалый.
Сейчас смешно и странно вспоминать ту неопределенность. Тогда, например, даже мысли не было, что нас поддержат в Крыму. Было ожидание (или опасение?), что будет некий анклав – маленький и независимый Севастополь под протекторатом России (а деньги за базирование флота – это уже половина городского бюджета, протянем!). Потом уже, после 27-го все прояснилось.
А 16-го марта был дождливый, но очень радостный день и возле избирательных участков под дождем стояли огромные очереди. И уж совсем праздник был на площади Нахимова 18 марта, праздник со слезами на глазах и с гордостью в душе. Но если бы я хотел еще раз пережить все эти эмоции – я бы вернулся именно туда, в 23-е февраля 2014 года, когда в воздухе повисло напряжение, а люди вокруг вдруг стали почему-то очень родными.